Как я читал Хайдеггера

Один из моих менторов, семидесятилетний матёрый экзекьютив коуч Джеймс из Долины дико не любит Уилбера и обожает Хайдеггера.

Кена Уилбера он не любит, потому что они ровесники, оба психолого-философы, оба всю жизнь творили из SF Bay Area, оба из одной идеологической школы, оба церебральные, глубокие, обожают все интегральное, читают тонну книг каждый год и регулярно выдают в мир авторскую систематизацию осмысленного для более широких масс. «Берите, пользуйтесь, это я придумал!»

Уилбер, правда, написал двадцать с лишним книг, а Джеймс только одну. Поэтому, мне кажется, все сводится к соревновательному недолюбливанию одним атлантом мысли другого. Так часто бывает в узких экспертных прослойках. Штош.

Зато Джеймс очень любит Мартина Хайдеггера.

Во-первых, Хайдеггер немец, а не американец, во-вторых, он мертв, в-третьих, тоже написал только одну значимую книгу за 80+ лет жизни. Ее мало кто понял, а те кто понял, почему-то посчитали самым важным философским высказыванием ХХ века.

Джеймс явно оказался во второй категории. Как-то раз он сказал мне: «Слава богу, моя волшебная жена согласилась выйти за меня замуж. Если бы не она, я был бы одним из тех городских сумасшедших, которые сидят на лавочке в Голден Гейт Парке и время от времени выкрикивают вслед прохожим: “Хайдеггер! Хайдеггер!”».

(Помню, я подумал тогда, что если за каждым великим мужчиной и вправду стоит великая женщина, то возможно, за каждым достойным мужчиной-философом стоит терпеливая жена.)

Книга-шлягер Хайдеггера называется «Being and Time». Толстая, в 2 кило весом и пережившая не одну попытку перевода на английский — как немецкая крепость, пережившая не одну попытку штурма союзными войсками.

Читать ее настолько же сложно, насколько разбирать слова, которые Хайдеггер виртуозно слепливает, чтобы создать в языке конструкции, которые никак до этого не назывались.

Мне симпатична эта тенденция немецких философов относиться к языку как к тесту, из которого можно слепить и пирожок, и пончик, и корж. Очень сильно; max!

Благодаря Джеймсу и переводчику Марку Урэтхолу я врубился в Хайдеггера, как десятком лет ранее благодаря поэту Лехе Никонову врубился в Пруста.

Ключевая идея Хайдеггера, как я ее интерпретирую, заключается в том, что система объекта и субъекта находятся в постоянном контакте здесь-и-сейчас, поэтому когда субъект (скажем, я, автор этого текста) пытается отделить себя от объекта (мира-и-времени), он несомненно получает экзистенциальные искажения. Проще говоря, страдает.

Мир, согласно моей интерпретации классика, постоянно падает в тебя, а ты в него.

Попытка эту тенденцию системы не замечать и не быть-здесь приводит к тому, что ты уходишь в голову, церебральное, анализ, переживания, тревогу, интеллектуализацию. Ты выбираешь безопасность и отстраненность эксперта, а не азарт соучастника и заговорщика.

Но если ты решаешься быть-здесь, то мир стремительно падает в тебя и ты падаешь в него, и вы очень классно соприкасаетесь. Может получиться нелохой танец.

Как в контактной импровизации.

Эту идею Хайдеггер называет Dasein по-немецки, being-in-the-world по-английски, здесь-бытие по-русски.

В здесь-бытии прикольно, потому что это проживание опыта в моменте, о котором так часто можно услышать на медитационных ретритах, подхватить в шавасане или нащупать в молитве. Все эти практики показывают, куда можно заходить, если не лениться и продолжать практиковаться.

Но здесь-бытие не только для духовных, но и для деятельных. Например, я пишу этот текст в здесь-бытии, и я чувствую это, потому что играю буквами, словами и предложениями, а они в свою очередь играют мной, раскрывая что-то новое во мне. А потом еще и в вас.

Неплохой тройнячок получается.

Хорошей недели!

How to Read Heidegger

Martin Heidegger is perhaps the most influential, yet least readily understood, philosopher of the last century. Mark Wrathall unpacks He...